Еранцев Алексей
ЕРАНЦЕВ
Алексей Никитович
(28.02.1936 – 30.12.1972)
Родился 28 февраля 1936 года в селе Павловском Алтайского края в крестьянской семье. Детские и юношеские годы прошли в селе Жидки Петуховского района Курганской области. В 1961 году окончил факультет журналистики Уральского государственного университета. Работал литературным сотрудником газет «Молодой ленинец» и «Советское Зауралье», редактором Южно-Уральского книжного издательства.
Алексей Еранцев занимался живописью, мог стать художником, но выбрал поэзию.
Стихи Алексея Еранцева публиковались на страницах районных, областных газет, в журналах «Смена», «Октябрь», «Наш современник», «Сельская молодежь», «Урал» и других. Поэт на удивленье сразу нашел свой путь, обрел свой поэтический язык, выстроил свой поэтический мир. Автор книг стихов: «Вступление», «Ночные поезда», «Кумачовые журавли», «Глубокие травы», «Лирика», «Талица» и книги прозы «Разомкнутые берега». Поэтический стиль Алексея Еранцева богат и разнообразен, но можно выделить три кита, на которых он стоит: метафора, композиция, образ-символ. Лейтмотив поэзии Еранцева – добрый человек на доброй земле. Он не жадничает, не потребляет, а приумножает доставшееся ему богатство и красоту.
У Алексея Еранцева был прочный авторитет у себя на родине, его начинали замечать в Москве и последний сборник его стихов «Талица» вышел в 1973 году в престижном столичном издательстве «Советский писатель». Проницательный Вадим Кожинов в 1971 году опубликовал в «Комсомольской правде» статью «Климат поэзии», где пророчествовал, что на поэтическую ситуацию окажут заметное влияние поэты, выросшие далеко от Москвы и пока еще не знакомые широкому читателю: в их числе был назван Алексей Еранцев из Кургана. Не случайно произведения курганского поэта Алексея Никитовича Еранцева включены Е. Евтушенко в антологию русской поэзии XX века. Ранняя, преждевременная смерть поэта заморозила этот процесс признания.
Спустя 35 лет после смерти поэта, благодаря его другу, народному художнику России Герману Травникову, московскому предпринимателю Вячеславу Давыденко и профессору-пушкинисту из Твери Юрию Никишову увидел свет новый сборник стихов Алексея Еранцева «Избранное». В него собраны вошедшие и не вошедшие в прежние сборники стихи, и впервые опубликована поэма «Пророк», над которой автор работал в последний год своей жизни.
С 1966 года Алексей Еранцев состоял в Союзе писателей СССР.
Из книги Ивана Ягана «Многоликая и самобытная»
Вступление.
Курган, издательство
«Советское Зауралье»,
1963
Дарственная подпись:
«Колыбели клуба любителей поэзии, читальному залу библиотеки им. Маяковского.
12.12.63»
Ночные поезда.
Челябинск,
Южно-Уральское
книжное издательство,
1965
Глубокие травы.
Челябинск,
Южно-Уральское
книжное издательство,
1966, 1970
Кумачовые журавли.
Челябинск,
Южно-Уральское
книжное издательство,
1967, 1974
Разомкнутые берега.
Челябинск,
Южно-Уральское
книжное издательство,
1972
Талица.
Челябинск,
Южно-Уральское
книжное издательство,
1973
Лирика.
Челябинск,
Южно-Уральское
книжное издательство,
1974
Зов.
Москва, издательство
«Современник»,
1978
Звёзды в траве.
Челябинск,
Южно-Уральское
книжное издательство,
1990
Избранное. Курган,
издательство
«Зауралье», 2007
Евгений Александрович Евтушенко неоднократно включал стихи Еранцева в свои знаменитые поэтические антологии, в том числе «Строфы века» и «Десять веков русской поэзии». Публикуемая статья впервые напечатана в газете «Новые известия» в 2008 году, позднее – в журнале «Тобол» за 2009 год.
Чтобы понять, насколько этот курганский поэт был по всему своему естеству неслучаен в русской поэзии, достаточно распахнуть наугад его итоговую книгу, вышедшую, наконец, в прошлом году, через тридцать пять лет после еготрагической смерти.
А умер он, захлестнув шею шнуром от электроутюга. Это кажется невероятным после преисполненных обожанием жизни строк:
Ах, что за утро нынче: уж не мед ли
Разлился по земле и по земли?
Прошаркали, перебранились метлы
И дружно в лес по прутики пошли.
Что случилось с ним - человеком, который одним солнышком и даже двумя ненасытными не мог утолить свою жажду света, а ему еще хотелось и третьего?
...Запомнить запах бытия,
И знать, что никуда не денусь,
И так уйти, как будто я
На третье солнышко надеюсь.
А кто, кроме него, сумел бы увидеть похлопывающую себя ушами по спине зайчиху и зайца, похожего на «Аленушкин, белый, потерянный узелок»!
Но любовь Еранцева не замыкается на пейзажах и на животных, столь милых его сердцу, а подолгу и подробно высвечивает людей, в частности, в лучших, истинно народах поэмах, редких среди сегодняшнего показного маргинализма: «Голодный остров» и «Пророк», где наливное русское слово упружится и похрустывает на зубах горькими семечками мыслей.
Над ковшом погибая от жажды,
Всю Россию измерил пророк:
Вдоль - однажды, да наискось дважды,
Да четырнадцать раз поперек.
Всяко пожил: скоромно и постно,
Покипел и в добре, и во зле,
В землю - рано, а в небушко - поздно.
Остается одно - по земле...
Что ж ты, Алеша, сам себя не послушался, раз понимал, как тебе еще надо пожить на земле и, главное, как ей это тоже надо! Что ж ты наделал с собой? А может, не ты - а люди с тобой? Неужели так мало хороших людей тебе попадалось, что плохие перевесили? Да их же всё равно на белом свете, и на нашей русской земле, меньше, чем людей добрых, которые рано или поздно тебя бы поняли. А то увел ты сам себя из жизни еще собой недорассказанного, другими недоузнанного, недочувствованного, а если и понятого, то мало кем, кроме самых близких друзей твоих.
Потрясает поэма «Пророк» тем, что в ней прорезается метафора будущей распутинской Матёры и даже подлодки «Курск» заодно:
...Домовина
На ставнях подводных,
В домовине,
На плахе -
Пророк.
Помогите! -
И вроде бы - эхо
Народилось в плавучей избе.
- Задыхаюсь! -
А сверху - зевота.
Долгий кашель,
Зевок,
Матерок...
И каблук в потолочину: -
Кто там?
- Степка Лыков...
- А кто ты?
- Пророк...
С павлова-васильевской нутряной дикой силой, фламандско-казацким маслом «Соляного бунта» продано на страницах этой великой, но не прочтенной вовремя поэмы:
Только в избах плакали плахи,
Только вспомнила баба о свахе,
Приголубили диких утят -
Глядь-поглядь:
На стальном ветропрахе
Женихи и поллитры
Летят.
Так и выпали -
В шутку не в утку -
Прямо в бабий, заждавшийся круг.
У Татьяны последнюю юбку
Так и выдрало ветром из рук.
Да по трубам - винтом!
По антеннам!
По скворечникам,
Полным скворчат!
И спускаются трое.
В военном,
Из карманов -
Указы торчат...
Тех указов -
Над пропастью пропасть!
Но один и теперь знаменит:
«Вожака и пророка
Не трогать,
Наградить.
А народ - заменить».
Даже дух перевести хочется - так его от стихов не перехватывало. Слава-то у нас лупоглазая да слепоглазая - такое чудо в поэзии проморгала, дуреха. А теперь попробуй достучись до людей, докажи им, что это ими проморганный шедевр.
Напечатав в «Новых Известиях» два десятка дивных - одно лучше другого - стихотворений самарца Михаила Анищенко (см. номер от 03,08.2007. - «НИ»), я обратился к издателям: хватайтесь за него немедля - это же поэт где-то между Сергеем Есениным и Николаем Рубцовым. Так почти год на раскачку понадобился. Мне кажется, и Есенина не заметили бы, появись он сейчас. Я вот недавно был в Самаре, спрашиваю у начальника местной культуры: «А где же Анищенко - ваш замечательный поэт?», а она растерянно плечами пожимает: «Сами теряемся в догадках... Уже несколько месяцев найти не можем...»
Пора бы научиться отдавать должное тем, кто хранит русское слово. Молодцы курганцы, что издали самое полное «Избранное» Алексея Еранцева, да только жаль, что не при жизни автора.
Другая его поэма - «Голодный остров» - тоже некрасовской силы. Само название - образ нового голода, который все-таки грызет лучших людей нашей страны, голода по духовности, которой у нас явная нехватка. Животной сытостью, ведущей к заевшемуся равнодушию, мы этот голод никогда не утолим. Прав был Алексей Еранцев, который в застойные годы сумел-таки пророчески написать:
И этот,
В душе разразившийся голод,
Не выжечь,
Не вытравить,
Не утолить...
Смотрю на фотографии Алексея Еранцева, похожего то ли на Отто Юльевича Шмидта, то ли на ирландского шкипера с подобающей бородкой, и никак не могу понять, откуда у него взялись силы, чтобы не в лучшие времена сохранить такую нравственную энергию. А если она в нем была, почему же не защитила от временного затмения?
Или слишком велико было несовпадение его идеализма и цинической реальности вокруг него?
Но в этом и наша вина, и моя вина тоже. Я открыл его лишь в 1993 году, включив четыре стихотворения в «Строфы века». А нынешняя курганская книга подоспела к изданию новой антологии, показав, какого большого поэта и редкостного человека мы в Еранцеве потеряли. Любой нераспознанный нами талант - наша национальная потеря. Вернем ему хоть сейчас ту славу, которую он заслужил при жизни, и не будем так же близоруки по отношению к молодым талантам, которыми наша поэзия - я уверен - не скудеет.
Где наше третье солнышко, Алеша?
Оно восходит и заходит в нас.
И столько на земле людей хороших,
но больно, что тебя никто не спас.
Мы помним имена Тарзанов, Чит,
а вот твоя фамилия - Еранцев -
для многих русских, как для иностранцев,
с такой провинциалинкой звучит.
Какой, Алеша, ты провинциал,
когда твой стих, пророческий невольно,
под грузом всех обид не провисал,
но позвонку любому было больно.
Мы многих припоздняемся признать.
Духовный плебс - эстрады нашей знать –
элитные оттачивает вкусы,
да и в ЕГЭ, возможно, глядь-поглядь,
однажды впишут Пушкина в зулусы.
Я этой антологией горжусь,
не слишком веря бляшкам и парадам,
и, честно, буду рад, что окажусь
с тобой хотя бы в алфавите рядом.
А кто там будет через тыщи лет
в могиле, в роли юноши ли старца,
оставшийся читаемым поэт, неважно...
Лишь бы хоть один остался.
Как поэт Алексей Еранцев формировался в атмосфере живительных перемен и надежд, которыми были отмечены годы после XX съезда партии. Умевший слушать время, он воплотил в стихах чистоту помыслов и нравственный максимализм своего поколения, самый дух эпохи, найдя для его выражения яркие образы.
Потом это время стремительно пошло на убыль, все более очевидным становился разрыв между лозунгами и социальной практикой. В стихах Еранцева появились напряженные, драматические интонации, горечь, надсад… Похожую эволюцию претерпело творчество его сверстников, талантливых, рано сгоревших поэтов Алексея Прасолова, Николая Рубцова, уральцев Вячеслава Богданова и Бориса Марьева. Трагическую судьбу этих «шестидесятников» разделил и курганец Алексей Еранцев.
В своей книге, небольшом сборнике «Вступление» Еранцев писал:
Иду на самый людный перекресток,
Чтоб выбрать направленье самому.
Самостоятельность поэтического почерка и взгляда на мир – таким было первое впечатление от его ранних вещей. Период ученичества поэт как бы оставлял за скобками, представ перед нами зрелым художником.
Конечно, есть у него стихи разного достоинства, но все творчество в целом – и это главное – открывает читателю своеобразный и целостный поэтический мир.
Целостность этого мира делает понятными постоянные мотивы лирики Еранцева – дом, родник, Родина. Составные части этой триады, варьируясь от произведения к произведению, составляют все новые и новые гармонические единства: «Россия, попутчики, дом» (Горсть земли) или «Отечество, Родина, дом» (Предчувствие). Излюбленные метафорические формулы поэта обладают широким спектром значений, придавая многомерность и глубину знакомым как будто вещам.
ДОМ Еранцева – это малая родина и детская память: тихие деревни, куст в малиновой окалине среди редколесья, картавая речка с круглым камешком во рту, осенние поля, где оседают старые стога; это пропаренная лебеда в потемках – трапеза военных лет и улыбчатый парной излом картофелины – лакомство тех же лет; это старый ветряк, заколоченный собственными крыльями, и ветхая кузница, где дышит огонек одним дырявым лёгким – щемящие приметы уходящей деревни, но и признаки наших дней – город, пекущий железный каравай, и, наконец, это люди и их судьбы, которые стали частью самого поэта и о которых он рассказал с нежностью и горьковатым юмором. Легко узнаваемые приметы места и времени, явленные в слове, делают для читателя понятие патриотизма предметно ощутимым и близким.
Известны слова Гёте: чтобы понять поэта, надо побывать на его Родине. Паломник, хранящий в памяти образы стихов Еранцева, при виде зауральских равнин, игре юных колков и тихих озер обязательно испытает острое чувство узнавания: так точно увиден был край поэтом и так безошибочно закреплен им в строчках.
Ощущение жизни как поэзии помогло Еранцеву находить красоту в будничном и привычном. Кто-то заметил, что сделанные предметы блестят, а рожденные – мерцают. В стихах Еранцева мы сразу различаем это живое мерцание, живое биение.
Поэт Алексей Еранцев весь от быта, почвы, фольклорных истоков отечественной культуры. Негромкая зауральская природа и народная речевая стихия связывали поэта с родной землей в тесный узел родства. В поэме «Горсть земли» исполненный пронзительной горечи пронзительный плач по сыну потому и потрясает нас, что рожден доподлинным знанием крестьянского быта. Этот плач – яркое выражение народного склада мышления, свидетельство прямой, кровной связи поэта с теми, о ком он пишет.
Густая метафоричность – одно из отличительных свойств поэтической речи Еранцева, может быть, самая яркая особенность. Метафора взрывает поэтическую логику, открывая в знакомых явлениях новые грани. «Далековатые идеи», сопрягаясь в метафоре, обнаруживают свою близость, взаимобытие, высвечиваются неожиданным светом. В стихотворении «Гроза – пророчица, проматерь…» мы сначала замечаем конкретность деталей и точную топографическую привязку («Белозерский район»), но кончаются стихи неожиданно, энергичной метафорой: «И у районного пророка огарок молнии во рту». Воображение поэта превратило зажатый в зубах и сыплющий искрами папиросный окурок в огарок молнии. Эта метафора – предельное выражение хлеборобской досады, почти ожесточения на не оправдавшую надежд грозу: «Впустую гром. И мало проку в дожде, сгоревшем на лету». В другом стихотворении («К тем, забытым, некошеным странам») слово «огарок» создает другой неожиданный образ, веселый и горький одновременно: «Жив ли скворушка – звонкий огарок, в деревянном слепом фонаре». Свежесть и новизна еранцевских метафор отвлекают образ от предметности и ведут его к символу. Сельские ветряки, которые не пробудили бы в другом поэте иных чувств, кроме привычной ностальгии, у Еранцева кончают жизнь на человеческой ноте:
Им бы в небо – от поля и чащи,
Там просторно, куда не сверни.
Но все чаще, все чаще, все чаще
Разбиваются в щепки они.
Алексей Еранцев ушел из жизни молодым, и его наследие хранит тот сердечный жар, каким оно было вскормлено. Это живая литература.
СПИСОК ИЗДАННОГО
Вступление.
Курган, издательство
«Советское Зауралье»,
1963
Дарственная подпись:
«Колыбели клуба любителей поэзии, читальному залу библиотеки им. Маяковского.
12.12.63»
Ночные поезда.
Челябинск,
Южно-Уральское
книжное издательство,
1965
Глубокие травы.
Челябинск,
Южно-Уральское
книжное издательство,
1966, 1970
Кумачовые журавли.
Челябинск,
Южно-Уральское
книжное издательство,
1967, 1974
Разомкнутые берега.
Челябинск,
Южно-Уральское
книжное издательство,
1972
Талица.
Челябинск,
Южно-Уральское
книжное издательство,
1973
Лирика.
Челябинск,
Южно-Уральское
книжное издательство,
1974
Зов.
Москва, издательство
«Современник»,
1978
Звёзды в траве.
Челябинск,
Южно-Уральское
книжное издательство,
1990
Избранное. Курган,
издательство
«Зауралье», 2007
Евгений Александрович Евтушенко неоднократно включал стихи Еранцева в свои знаменитые поэтические антологии, в том числе «Строфы века» и «Десять веков русской поэзии». Публикуемая статья впервые напечатана в газете «Новые известия» в 2008 году, позднее – в журнале «Тобол» за 2009 год.
Евгений Евтушенко
НАДЕЯВШИЙСЯ НА ТРЕТЬЕ СОЛНЫШКО
(об Алексее Еранцеве)
НАДЕЯВШИЙСЯ НА ТРЕТЬЕ СОЛНЫШКО
(об Алексее Еранцеве)
Чтобы понять, насколько этот курганский поэт был по всему своему естеству неслучаен в русской поэзии, достаточно распахнуть наугад его итоговую книгу, вышедшую, наконец, в прошлом году, через тридцать пять лет после еготрагической смерти.
А умер он, захлестнув шею шнуром от электроутюга. Это кажется невероятным после преисполненных обожанием жизни строк:
Ах, что за утро нынче: уж не мед ли
Разлился по земле и по земли?
Прошаркали, перебранились метлы
И дружно в лес по прутики пошли.
Что случилось с ним - человеком, который одним солнышком и даже двумя ненасытными не мог утолить свою жажду света, а ему еще хотелось и третьего?
...Запомнить запах бытия,
И знать, что никуда не денусь,
И так уйти, как будто я
На третье солнышко надеюсь.
А кто, кроме него, сумел бы увидеть похлопывающую себя ушами по спине зайчиху и зайца, похожего на «Аленушкин, белый, потерянный узелок»!
Но любовь Еранцева не замыкается на пейзажах и на животных, столь милых его сердцу, а подолгу и подробно высвечивает людей, в частности, в лучших, истинно народах поэмах, редких среди сегодняшнего показного маргинализма: «Голодный остров» и «Пророк», где наливное русское слово упружится и похрустывает на зубах горькими семечками мыслей.
Над ковшом погибая от жажды,
Всю Россию измерил пророк:
Вдоль - однажды, да наискось дважды,
Да четырнадцать раз поперек.
Всяко пожил: скоромно и постно,
Покипел и в добре, и во зле,
В землю - рано, а в небушко - поздно.
Остается одно - по земле...
Что ж ты, Алеша, сам себя не послушался, раз понимал, как тебе еще надо пожить на земле и, главное, как ей это тоже надо! Что ж ты наделал с собой? А может, не ты - а люди с тобой? Неужели так мало хороших людей тебе попадалось, что плохие перевесили? Да их же всё равно на белом свете, и на нашей русской земле, меньше, чем людей добрых, которые рано или поздно тебя бы поняли. А то увел ты сам себя из жизни еще собой недорассказанного, другими недоузнанного, недочувствованного, а если и понятого, то мало кем, кроме самых близких друзей твоих.
Потрясает поэма «Пророк» тем, что в ней прорезается метафора будущей распутинской Матёры и даже подлодки «Курск» заодно:
...Домовина
На ставнях подводных,
В домовине,
На плахе -
Пророк.
Помогите! -
И вроде бы - эхо
Народилось в плавучей избе.
- Задыхаюсь! -
А сверху - зевота.
Долгий кашель,
Зевок,
Матерок...
И каблук в потолочину: -
Кто там?
- Степка Лыков...
- А кто ты?
- Пророк...
С павлова-васильевской нутряной дикой силой, фламандско-казацким маслом «Соляного бунта» продано на страницах этой великой, но не прочтенной вовремя поэмы:
Только в избах плакали плахи,
Только вспомнила баба о свахе,
Приголубили диких утят -
Глядь-поглядь:
На стальном ветропрахе
Женихи и поллитры
Летят.
Так и выпали -
В шутку не в утку -
Прямо в бабий, заждавшийся круг.
У Татьяны последнюю юбку
Так и выдрало ветром из рук.
Да по трубам - винтом!
По антеннам!
По скворечникам,
Полным скворчат!
И спускаются трое.
В военном,
Из карманов -
Указы торчат...
Тех указов -
Над пропастью пропасть!
Но один и теперь знаменит:
«Вожака и пророка
Не трогать,
Наградить.
А народ - заменить».
Даже дух перевести хочется - так его от стихов не перехватывало. Слава-то у нас лупоглазая да слепоглазая - такое чудо в поэзии проморгала, дуреха. А теперь попробуй достучись до людей, докажи им, что это ими проморганный шедевр.
Напечатав в «Новых Известиях» два десятка дивных - одно лучше другого - стихотворений самарца Михаила Анищенко (см. номер от 03,08.2007. - «НИ»), я обратился к издателям: хватайтесь за него немедля - это же поэт где-то между Сергеем Есениным и Николаем Рубцовым. Так почти год на раскачку понадобился. Мне кажется, и Есенина не заметили бы, появись он сейчас. Я вот недавно был в Самаре, спрашиваю у начальника местной культуры: «А где же Анищенко - ваш замечательный поэт?», а она растерянно плечами пожимает: «Сами теряемся в догадках... Уже несколько месяцев найти не можем...»
Пора бы научиться отдавать должное тем, кто хранит русское слово. Молодцы курганцы, что издали самое полное «Избранное» Алексея Еранцева, да только жаль, что не при жизни автора.
Другая его поэма - «Голодный остров» - тоже некрасовской силы. Само название - образ нового голода, который все-таки грызет лучших людей нашей страны, голода по духовности, которой у нас явная нехватка. Животной сытостью, ведущей к заевшемуся равнодушию, мы этот голод никогда не утолим. Прав был Алексей Еранцев, который в застойные годы сумел-таки пророчески написать:
И этот,
В душе разразившийся голод,
Не выжечь,
Не вытравить,
Не утолить...
Смотрю на фотографии Алексея Еранцева, похожего то ли на Отто Юльевича Шмидта, то ли на ирландского шкипера с подобающей бородкой, и никак не могу понять, откуда у него взялись силы, чтобы не в лучшие времена сохранить такую нравственную энергию. А если она в нем была, почему же не защитила от временного затмения?
Или слишком велико было несовпадение его идеализма и цинической реальности вокруг него?
Но в этом и наша вина, и моя вина тоже. Я открыл его лишь в 1993 году, включив четыре стихотворения в «Строфы века». А нынешняя курганская книга подоспела к изданию новой антологии, показав, какого большого поэта и редкостного человека мы в Еранцеве потеряли. Любой нераспознанный нами талант - наша национальная потеря. Вернем ему хоть сейчас ту славу, которую он заслужил при жизни, и не будем так же близоруки по отношению к молодым талантам, которыми наша поэзия - я уверен - не скудеет.
Где наше третье солнышко, Алеша?
Оно восходит и заходит в нас.
И столько на земле людей хороших,
но больно, что тебя никто не спас.
Мы помним имена Тарзанов, Чит,
а вот твоя фамилия - Еранцев -
для многих русских, как для иностранцев,
с такой провинциалинкой звучит.
Какой, Алеша, ты провинциал,
когда твой стих, пророческий невольно,
под грузом всех обид не провисал,
но позвонку любому было больно.
Мы многих припоздняемся признать.
Духовный плебс - эстрады нашей знать –
элитные оттачивает вкусы,
да и в ЕГЭ, возможно, глядь-поглядь,
однажды впишут Пушкина в зулусы.
Я этой антологией горжусь,
не слишком веря бляшкам и парадам,
и, честно, буду рад, что окажусь
с тобой хотя бы в алфавите рядом.
А кто там будет через тыщи лет
в могиле, в роли юноши ли старца,
оставшийся читаемым поэт, неважно...
Лишь бы хоть один остался.
Алексей Еранцев.
Портрет работы народного художника России Германа Травникова
Вячеслав Веселов
Портрет работы народного художника России Германа Травникова
Вячеслав Веселов
ЖИВОЕ БИЕНИЕ ЖИЗНИ
Как поэт Алексей Еранцев формировался в атмосфере живительных перемен и надежд, которыми были отмечены годы после XX съезда партии. Умевший слушать время, он воплотил в стихах чистоту помыслов и нравственный максимализм своего поколения, самый дух эпохи, найдя для его выражения яркие образы.
Потом это время стремительно пошло на убыль, все более очевидным становился разрыв между лозунгами и социальной практикой. В стихах Еранцева появились напряженные, драматические интонации, горечь, надсад… Похожую эволюцию претерпело творчество его сверстников, талантливых, рано сгоревших поэтов Алексея Прасолова, Николая Рубцова, уральцев Вячеслава Богданова и Бориса Марьева. Трагическую судьбу этих «шестидесятников» разделил и курганец Алексей Еранцев.
В своей книге, небольшом сборнике «Вступление» Еранцев писал:
Иду на самый людный перекресток,
Чтоб выбрать направленье самому.
Самостоятельность поэтического почерка и взгляда на мир – таким было первое впечатление от его ранних вещей. Период ученичества поэт как бы оставлял за скобками, представ перед нами зрелым художником.
Конечно, есть у него стихи разного достоинства, но все творчество в целом – и это главное – открывает читателю своеобразный и целостный поэтический мир.
Целостность этого мира делает понятными постоянные мотивы лирики Еранцева – дом, родник, Родина. Составные части этой триады, варьируясь от произведения к произведению, составляют все новые и новые гармонические единства: «Россия, попутчики, дом» (Горсть земли) или «Отечество, Родина, дом» (Предчувствие). Излюбленные метафорические формулы поэта обладают широким спектром значений, придавая многомерность и глубину знакомым как будто вещам.
ДОМ Еранцева – это малая родина и детская память: тихие деревни, куст в малиновой окалине среди редколесья, картавая речка с круглым камешком во рту, осенние поля, где оседают старые стога; это пропаренная лебеда в потемках – трапеза военных лет и улыбчатый парной излом картофелины – лакомство тех же лет; это старый ветряк, заколоченный собственными крыльями, и ветхая кузница, где дышит огонек одним дырявым лёгким – щемящие приметы уходящей деревни, но и признаки наших дней – город, пекущий железный каравай, и, наконец, это люди и их судьбы, которые стали частью самого поэта и о которых он рассказал с нежностью и горьковатым юмором. Легко узнаваемые приметы места и времени, явленные в слове, делают для читателя понятие патриотизма предметно ощутимым и близким.
Известны слова Гёте: чтобы понять поэта, надо побывать на его Родине. Паломник, хранящий в памяти образы стихов Еранцева, при виде зауральских равнин, игре юных колков и тихих озер обязательно испытает острое чувство узнавания: так точно увиден был край поэтом и так безошибочно закреплен им в строчках.
Ощущение жизни как поэзии помогло Еранцеву находить красоту в будничном и привычном. Кто-то заметил, что сделанные предметы блестят, а рожденные – мерцают. В стихах Еранцева мы сразу различаем это живое мерцание, живое биение.
Поэт Алексей Еранцев весь от быта, почвы, фольклорных истоков отечественной культуры. Негромкая зауральская природа и народная речевая стихия связывали поэта с родной землей в тесный узел родства. В поэме «Горсть земли» исполненный пронзительной горечи пронзительный плач по сыну потому и потрясает нас, что рожден доподлинным знанием крестьянского быта. Этот плач – яркое выражение народного склада мышления, свидетельство прямой, кровной связи поэта с теми, о ком он пишет.
Густая метафоричность – одно из отличительных свойств поэтической речи Еранцева, может быть, самая яркая особенность. Метафора взрывает поэтическую логику, открывая в знакомых явлениях новые грани. «Далековатые идеи», сопрягаясь в метафоре, обнаруживают свою близость, взаимобытие, высвечиваются неожиданным светом. В стихотворении «Гроза – пророчица, проматерь…» мы сначала замечаем конкретность деталей и точную топографическую привязку («Белозерский район»), но кончаются стихи неожиданно, энергичной метафорой: «И у районного пророка огарок молнии во рту». Воображение поэта превратило зажатый в зубах и сыплющий искрами папиросный окурок в огарок молнии. Эта метафора – предельное выражение хлеборобской досады, почти ожесточения на не оправдавшую надежд грозу: «Впустую гром. И мало проку в дожде, сгоревшем на лету». В другом стихотворении («К тем, забытым, некошеным странам») слово «огарок» создает другой неожиданный образ, веселый и горький одновременно: «Жив ли скворушка – звонкий огарок, в деревянном слепом фонаре». Свежесть и новизна еранцевских метафор отвлекают образ от предметности и ведут его к символу. Сельские ветряки, которые не пробудили бы в другом поэте иных чувств, кроме привычной ностальгии, у Еранцева кончают жизнь на человеческой ноте:
Им бы в небо – от поля и чащи,
Там просторно, куда не сверни.
Но все чаще, все чаще, все чаще
Разбиваются в щепки они.
Алексей Еранцев ушел из жизни молодым, и его наследие хранит тот сердечный жар, каким оно было вскормлено. Это живая литература.
Бросаюсь на мокрые стебли
Лицом в травяные поля:
Пусть сердце простукает землю,
Прослушает душу земля.
Мне видится: звонко и чисто
Под шелест полынных порош
Кузнечики носят пшеницу
У горьких осиновых рощ.
По листьям, листву прогибая,
По травам, бредущим ко сну,
Приходит звезда голубая
Погреться к ночному окну.
И женщина, шорох заслышав,
Впускает звезду на порог,
И где-то трубит электричка
В старинный охотничий рог.
Скрипят, как обоз, коростели,
И лунные тропы пылят...
И сердце простукало землю,
И сердцу открылась Земля.
ЗВЕЗДЫ
До сих пор в глуши поверье бродит,
Грустное, как прошлая беда:
Если человек с земли уходит,
В небе рассыпается звезда.
Мы совсем не верим в небыль эту.
Не хотим, изведав мир и бой,
У других хотя б крупицу света
Отнимать и уносить с собой.
А когда теряем очень близких,
Тех, кто свет и радость людям нес,
В небо поднимают обелиски
Пятилучья негасимых звезд.
За холмом, в золеной пади,
Возле камня-молчуна,
Мне земли бы восемь индий
Да сторожку в три окна.
Я копал бы - докопался
До ручья земных кровей,
Чтобы рядом с домом пасся
Деревянный журавель.
Я взашей прогнал бы кочки,
Все пеньки - подальше с глаз,
Хитробровую картошку
Из лукошка да под пласт.
Посадил бы десять яблонь,
Напоил бы - не прилег,
Подарил бы самой слабой
Мой дорожный костылек.
На себе вспахал бы поле.
Хлеб посеял, дров запас,
Чтобы вспомнить и запомнить,
Как Россия началась.
Список книги
Лицом в травяные поля:
Пусть сердце простукает землю,
Прослушает душу земля.
Мне видится: звонко и чисто
Под шелест полынных порош
Кузнечики носят пшеницу
У горьких осиновых рощ.
По листьям, листву прогибая,
По травам, бредущим ко сну,
Приходит звезда голубая
Погреться к ночному окну.
И женщина, шорох заслышав,
Впускает звезду на порог,
И где-то трубит электричка
В старинный охотничий рог.
Скрипят, как обоз, коростели,
И лунные тропы пылят...
И сердце простукало землю,
И сердцу открылась Земля.
ЗВЕЗДЫ
До сих пор в глуши поверье бродит,
Грустное, как прошлая беда:
Если человек с земли уходит,
В небе рассыпается звезда.
Мы совсем не верим в небыль эту.
Не хотим, изведав мир и бой,
У других хотя б крупицу света
Отнимать и уносить с собой.
А когда теряем очень близких,
Тех, кто свет и радость людям нес,
В небо поднимают обелиски
Пятилучья негасимых звезд.
За холмом, в золеной пади,
Возле камня-молчуна,
Мне земли бы восемь индий
Да сторожку в три окна.
Я копал бы - докопался
До ручья земных кровей,
Чтобы рядом с домом пасся
Деревянный журавель.
Я взашей прогнал бы кочки,
Все пеньки - подальше с глаз,
Хитробровую картошку
Из лукошка да под пласт.
Посадил бы десять яблонь,
Напоил бы - не прилег,
Подарил бы самой слабой
Мой дорожный костылек.
На себе вспахал бы поле.
Хлеб посеял, дров запас,
Чтобы вспомнить и запомнить,
Как Россия началась.
Список книги
- Писатели Зауралья
- Курганская областная писательская организация
- Агеев Николай
- Аксенов Николай
- Андреева Любовь
- Алексеева Валентина
- Афанасьев Анатолий
- Реутова Ирина
- Баева Антонина
- Базаров Александр
- Бебутов Гарегин
- Белозёров Тимофей
- Белоусов Дмитрий
- Бендик Леонид
- Бирюков Владимир
- Блюмкин Леонид
- Богданов Евгений
- Бойцов Сергей
- Брозинский Владимир
- Васильев Сергей
- Верхнева Лариса
- Веселов Вячеслав
- Виноградов Александр
- Власов Яков
- Возмилова Ольга
- Воинков Виктор
- Вострякова Наталья
- Вохменцев Яков
- Гилев Виктор
- Глебов Николай
- Дедова Лидия
- Дружкова Ольга
- Дзержинский Леонид
- Дягилев Владимир
- Еловских Василий
- Еранцев Алексей
- Жмакин Сергей
- Захаров Алексей
- Карсонов Борис
- Кветков Валентин
- Кердан Александр
- Керченко Михаил
- Кибирева Елена
- Климкин Николай
- Кокорин Сергей
- Коробейников Иван
- Кочегин Павел
- Куликов Леонид
- Львов Анатолий
- Мурзин Алексей
- Моторина Надежда
- Мехонцев Алексей
- Меньшиков Валерий
- Малков Вадим
- Малахов Владимир
- Некрасова Ксения
- Новиков Борис
- Носков Виталий
- Оглоблин Василий
- Пашков Виктор
- Перова Марина
- Перунов Сергей
- Пляхин Алексей
- Покидышев Николай
- Портнягин Валерий
- Потанин Виктор
- Прокопьева Зоя
- Рождественская Надежда
- Рует Константин
- Рухлов Александр
- Ручьев Борис
- Сафронов Валентин
- Семянников Сергей
- Ситникова Елена
- Снегирёв Василий
- Соколова Татьяна
- Спичкин Владимир
- Суздалев Геннадий
- Танаева Марина
- Усманов Владимир
- Устюжанин Геннадий
- Федорова Валентина
- Фейерабенд Евгений
- Филимонов Владимир
- Черемисин Борис
- Черноземцев Владимир
- Шилов Николай
- Шушарин Михаил
- Югов Алексей
- Юровских Василий
- Янко Михаил
- Яган Иван
- Курганская областная писательская организация
